Механизм - образ природы Нового времени

"Распад" Космоса означал коренное изменение мировидения, оно выражалось целым комплексом признаков, среди которых: выделение человека из космического порядка (этика уже не строится в соответствии с гармонией бытия, появляются новые земные ценности); возвеличивание разума (рождение нового субъекта - self-made-man, способного доверять своей интеллектуальной интуиции, и формирование рационализма как основы мировидения, где разум диктует законы природе); лишение качественности вещей.

Круг замкнулся. В античной ментальности космос являлся источником гармонии и порядка. В средние века - все сообразно Богу, в рационализме Нового времени источником феноменального порядка стал человек, Бог "остался ответственным" за сферу нравственности (ноуменальный порядок). Природа же, лишившись внутренней гармонии и живых красок, окончательно "испустила дух" (К. А. Свасьян). Кстати, "обездушенность" природы выразилась в художественном видении XVI-XVII в.в. в жанре натюрморта, "nature morte" - мертвая природа (рис.6).

К семнадцатому столетию в западноевропейской культуре формируется образ мира как механизма. Для того, чтобы механистическая картина мира утвердилась, потребовалось, как видим, немало времени, около двух столетий происходили грандиозные изменения в культуре, в ходе которых было коренным образом пересмотрено представление о природе. Для Парацельса природа - все еще внешний человек, но благодаря деятельности Галилея, Декарта, Бэкона и др., природа все чаще начинает рассматриваться сквозь призму технического эксперимента, и сама становится машиной. Природа как часовой механизм - таков принятый в классической науке образ природы. Измерение понимается как новый тип научной рациональности, формируется чисто количественное, "калькуляторское" видение сущего: то, чего нельзя измерить, взвесить, то и не существует. В отличие от аристотелевской физики, Галилей учит, что природу нельзя "преодолеть", она ничего не делает "даром", ее невозможно обмануть, но ее можно измерить, "книга природы написана языком математики". Так рождается знаменитая декартовско-галилеевская модель мира.

Достаточно емкое понимание природы в культуре Нового времени дает А. В. Ахутин, определяя природу как бытие, данное в опыте: "Интуиция природы как бытия в опыте формируется в этом сложном и неоднозначном движении между разумным глазом и очами разума, между ощутимостью и мыслимостью, между опытом и идеей" [40]. В сравнении с античным натурфилософским мировидением, где "все - природа, и бытие - природа", толкование природы в Новое время ограничено рамками чувственного восприятия.

Укрепившееся в менталитете убеждение в том, что природа проста и ничего не делает понапрасну, легло в основу научной картины мира, основные положения которой таковы: природой управляют неизменные от сотворения мира законы, физические тела состоят из инертной, косной материи, физические тела не могут мыслить. Образ природы-механизма транслировался в культуре Нового времени и на социальные модели, стоит вспомнить Ламетри и его "человек - машина, государство - машина". Просветителями природа мыслилась как инструмент и механизм, это подробно показано авторами книги "Философия природы: коэволюционная стратегия" [41], они отмечают, что просветители XVIII в. довели до конца подход к миру как к машине, созданной Богом. Природа мыслилась как машина, ее законы рассматривались как постижимые техническими средствами, опытом. Именно в эксперименте познается природа, сущность которой рассматривается в свете полезности для человека. Инструмент, орудие становится формой обнаружения сути природы, ее самораскрытия. Уильям Томпсон, один из ведущих физиков конца девятнадцатого столетия заметил: "Вопрос о том, понимаем ли мы или не понимаем природный процесс, сводится, как мне кажется, к другому вопросу, именно: способны ли мы построить механическую модель, которая воспроизводила бы процесс во всех его частях" [42].

Не случайно этимологически слово "опыт" сродни слову "пытать". Познавательное отношение к природе формировалось в значительной степени под влиянием метафизики и эпистемологии Канта, у которого природа подобна свидетелю, допрашиваемому на судебном заседании "именем априорных принципов". Ученый этой эпохи, не мудрствуя лукаво, ни чем иным как силой (вспомним Бэкона: "Знание - само по себе сила"), извлекает из природы ее тайны. И природа, в своем дорациональном прошлом "мать - прародительница", обернулась теперь настоящим оборотнем, давая под пытками любые на вкус показания. Модель постепенно вытесняла эйдос (К. Свасьян). Гете с горечью констатировал: вместо того, чтобы становиться между природой и субъектом, наука пытается встать на место природы и постепенно делается столь же непонятной, как последняя.

Механистические модели мира довольно разнообразны. Образ природы как часового механизма сменил образ паровой машины, затем позднее - кибернетической, но все равно машины. Заметим, что модель механизма - это наиболее традиционное видение природы с семнадцатого века по двадцатый.

Однако в этот исторический период существовали и иные представления по поводу природы, хотя они были, скорее, исключением, чем правилом: прежде всего, отличное от механистического представление о природе давали естественные науки такие, как геология, астрономия, биология. В них, начиная с восемнадцатого столетия, складывалось историческое видение естественных процессов. Картины реальности, рисуемые разными научными дисциплинами, не складывались в целостное мозаичное полотно. Одним из первых критику механистического мировидения начал Анри Бергсон, показавший, что механистическая наука подобна кинематографической установке, которая крутит пленку, смонтированную режиссером, по своему вкусу отобравшему и склеившему кадры. То, как интерпретирует данные наблюдений ученый, зависит от его теоретической и мировоззренческой ориентации. В этом смысле механистическая наука, вырывающая отдельные тайны природы - фрагменты, не способна дать целостного и полного описания мира. Описание природы механистической наукой подобно в этом смысле кинематографической работе.